———
Текст: Паша Сорокин
———

В марте 1988 года вокруг станции метро Комсомольская, ныне — Девяткино, на пустыре, где сейчас стоит знаменитый знак «Я люблю Мурино», начали собираться сотни людей, желающих продать свои вещи и импортные товары. Благодаря сарафанному радио, новость о появлении рынка разлеталась по городу со скоростью молнии, и уже на следующий день на пустыре появились наперсточники (люди, обманывающие прохожих путем игры с шариком и стаканчиками). Сначала таких станков, было пара штук, но со временем каждая компания парней решила устроить себе такой же бизнес, попутно облагая соседствующих продавцов пошлиной — 10 рублей в день за защиту.

И дабы сбросить негативный окрас со слова «пошлина», стоит упомянуть, что продавцы не воспринимали десятку, как побор. Наоборот, многих обрадовало появление защиты от проблем, мешающих торговле — от воришек до подпитых наперсточников, потерявших границы допустимого.

Через 9 месяцев, морозным утром 17 декабря 1988 года, на рынок приехал обычный рабочий, Олег Фарзалиев. Он хотел продать две кожаные куртки, выручив за каждую по 600 рублей (сейчас это ~ 132 300 рублей). Вместе с ним на рынок приехал его друг, Александр Красильников, бывший коллега с Кировского завода. За безопасность на том участке пустыря, где они планировали продавать куртки, в тот день отвечал Сергей Мискарев, в историю бандитского Петербурга он войдет, как Сережа Бройлер.

Расположившись Олег с Сашей встретили Бройлера. Словно по отработанному алгоритму, последний взял свою пошлину и дежурно сказал о том, что если возникнут проблемы — обращаться срочно к нему.

Через какое-то время куртками все-таки заинтересовались. Это были наперсточники из Воркуты. Они примерили на себя куртки, покрасовались друг перед другом и дали Олегу деньги. Но не 1200, как должны были, а 400 — по 200 за каждую. В это время неподалеку как раз находился Бройлер, и вмешавшись в конфликт, сказал воркутинским, что по договору между бандами никто не трогает клиентов. Но его проигнорировали. Когда куртки потребовал вернуть уже Саша Красильников, хулиганы его избили и прогнали вместе с Олегом с рынка. Бройлер, попытавшись поймать захватчиков, тоже был избит, но в уже переходящей все границы форме — его бил не один, как было положено, а восемь человек, и не просто «не били лежачего», а добивали всей компанией ногами.

Тогда мало кому известный, в отличие от нынешних дней, Александр Малышев, на которого и работал Бройлер, заявил, что хочет встретиться на следующий день с хулиганами и «завершить дискуссию». Об этом узнал Владимир Кумарин, тоже ныне известный бизнесмен. Все произошло так, как он задумал сначала — спровоцировать на конфликт Малышева, чтобы выжить его с рынка и стать монополистом защиты на рынке.

Узнав о вмешательстве Кумарина, Малышев заявил, что в этот раз на кону стоит его репутация, и нужно идти до самого конца. Сережа Бройлер был против — он был мастером спорта, уважающим уличные законы. Но в этот раз все законы были отменены.

Утром 18 декабря, Виктор Черкесов, следователь КГБ, в будущем ставший главой Госнаркоконтроля, сидел в кабинете на Литейном проспекте, 4, перебирая очередное дело по антисоветской агитации. Несколькими этажами ниже, по проезжей части Литейного, колоннами двигались десятки машин, доверху набитых спортсменами с оружием, ножами и первыми попавшимися прутьями. Ни будущая российская элита, спорившая в кабинетах о переходе советской экономики к рынку, ни полиция, ни КГБ не подозревали, что в этих машинах ехали люди, которые на следующее десятилетие захватят власть в крупнейших городах.

Журналист Фонтанки, Евгений Вышенков, сравнивал это с спектаклем «Маскарад» Всеволода Мейерхольда:

Когда все автомобили приехали в Девяткино, то все вместе вперемешку пошли к пустырю, буднично обсуждая последние слухи и новости. Еще позавчера кто-то сидел за одним столом в баре, кто-то был одноклубником по секции, а кто-то даже ухаживал за одними и теми же девушками. Теперь они идут за разные лагеря.

Выстроившись друг напротив друга, товарищи Малышева начали доставать оружие. У кого-то даже оказался старый дедовский ППШ со времен Великой Отечественной войны. Поначалу разговор начался издалека, как это обычно и происходило, но внезапно к парню с автоматом подбежал спортсмен из ряда противника и, попытавшись выхватить оружие, получил удар наотмашь и отстал.

Все, кто был на том пустыре, оказались в ступоре — никогда и ни при каких обстоятельствах на разборках никого не резали. Но вот, оно случилось. Именно в этот миг мир спортсменов оказался расколот. Вчерашние друзья, одноклассники и собутыльники, теперь стали «людьми Кума» (прим. редакции - Кумарина) и «парнями Малышева». В тот же вечер в одном из ресторанов Ленинграда Малышев, собрав всех своих, впервые произнес притяжательное «тамбовские», отсылаясь на родину Кумарина — Тамбов.

Самого Кумарина на разборке не было — он решил не ехать, чтобы не спровоцировать ничего, а в интервью Андрею Константинову, автору «Бандитского Петербурга» позже сказал: