...

В камере сейчас светлые стены, довольно большие окна и деревянные полы. Может казаться, что это больше комната в хостеле на Владимирской, нежели клетка для заключенных. Здесь даже есть лампочка для освещения, труба для отопления, стол, табурет и полка для посуды — все, как у людей. В камере №366, которая до последнего момента была экскурсионной, обстановка, какая была при открытии тюрьмы — достаточно уютная, чтобы не сойти с ума, и достаточно неуютная, чтобы тут коротать часы.

Зданию тюрьмы в этом году исполнится 133 года. «Кресты» построили за пару лет до смерти Александра III по проекту чешского архитектора Антония Томишко. С ним связана даже легенда: мол, когда он построил тюрьму, то сказал царю: «Ваше величество, я для вас тюрьму построил!» Царь ответил: «Не для меня, а для себя». И заточил архитектора в камеру №1000, где тот и умер. Эту камеру до сих пор и не нашли.

Конечно, ее никогда и не найдут — Антоний Томишко после открытия тюрьмы ещё 8 лет работал руководителем мастерской Императорской Академии художеств. Но байка интересная!

Но первая тюрьма здесь появилась за 30 лет до стройки: здесь построили комплекс для пересылки арестантов — централ. А до этого здесь был казенный винный городок, а до него — пивоваренный завод. Александр II в свое время решил, что сажать людей в тюрьмы — гуманнее, чем бить их, но столкнулся с проблемой, что единственная БОЛЬШАЯ тюрьма города, Литовский замок напротив Новой Голландии, не может вместить всех заключенных, которые теперь должны просто сидеть. Поэтому на месте винного городка и появился городской «централ».

Сейчас камеры №366, скорее всего, уже нет — скоро Кресты станут общественным пространством, как Новая Голландия, а в камерах расположатся бары и книжные магазины.

Но примерно в такой келье на самой заре Крестов сидел революционер Порфирий Инфаньтев — типичный «политический» из Петербурга. В камере у него — Евангелие, миска, кружка и ложка. Строго в таком порядке, иначе — наказание. Одежда разложена тоже в строгом порядке. Однажды Инфаньтев сделал всё иначе, за что ночью был избит охраной.

В Крестах того времени много канцелярщины — нельзя без прошения на имя начальника тюрьмы даже получить носовые платки, которые изъяли при заезде. Хотя лимоны с хлебом открыто продают. Стоп. Лимоны?

Да, лимоны помогали от цинги, которой болели большинство заключенных. Все из-за рациона питания: местных кормят разваренным в воде с приправами картофелем в шелухе. Но каждый раз, когда заключенные жаловались на рацион, начальство отвечало, что в Крестах даже чай пьют с лимонами!

Кресты — пример тюрьмы-паноптикума — идеальной тюрьмы Иеремии Бентама. Её суть в том, что для управления такого учреждения достаточно одного человека — надзирателя с полномочиями управляющего. Всё дело в устройстве такой тюрьмы: она проектируется и строится таким образом, чтобы стражник мог в любой момент наблюдать за всеми заключенными сразу. При этом заключенные не знают, в какой момент за ними наблюдают и ведут себя прилежно все время — чтобы избежать риска наказания. Для справки: так работают камеры видеонаблюдения на улицах.

Тюрьма построена так, что в месте пересечения коридоров находится смотровая площадка. С нее можно увидеть все, что происходит во всех четырех концах коридоров и на всех этажах, за исключением, пожалуй, подвала. Собственно, поэтому тюрьму и прозвали «Крестом». А вместе со вторым корпусом, полностью идентичным, получились «Кресты».

Политических, вроде нашего Порфирия, тут уважают больше, чем простых уголовников — к ним даже обращаются на «вы». После революции 1905 года уклад арестантов вообще поменялся: камеры в течение дня не запирали, а сидевшие могли ходить друг к другу в гости и играть в шахматы. Дело в том, что «Кресты» строились для преступников, приговоренных к одиночному заключению — площадь ведь позволяла.

Кого уважают больше, чем Порфирия, так это Владимира Дмитриевича — депутата I Государственной думы, которую распустили в июле 1906-го года. Таких, как он, здесь очень много, но именно Владимир Дмитриевич в особом почете: ему разрешают не носить робу заключенного, и он надевает голубую шелковую рубаху, купается в собственной резиновой ванной и готовит самому себе, а не ест разваренный картофель с лимоном. Он любит делать простоквашу.

«Приспособился и сплю хорошо. Днем койка поднята», — напишет Владимир Дмитриевич жене. Кровати действительно прикрепляют к стене после подъема. Даже спустя сотню лет, когда койки поменяются, арестантам все еще запрещают днем спать. Якобы на случай, если к арестанту придет адвокат, то будет некрасиво, если он будет спать.

Владимир Дмитриевич и не любит спать днем — он читает книги и изучает уголовное право — потом он использует эти знания во время работы во Временном правительстве. А пока эти книги — часть тюремной библиотеки.

Владимир Дмитриевич, на самом деле, большой человек. После отбытия срока (кстати, очень небольшого, всего три месяца) он вызовет на дуэль Михаила Алексеевича Суворина, редактора самой популярной в восточной Европе газеты «Новое Время», отслужит в армии на полях Первой мировой, поработает во Временном правительстве и даже подерётся в Берлине с монархистами, которые хотели убить Павла Николаевича Милюкова! Но, к сожалению, от их же рук Владимир Дмитриевич и погибнет, оставив семью на старшего сына — Володю, который на смерть отца напишет стихотворение «Пасха», а через 33 года — «Лолиту».

Похожий на путь старшего Владимира Набокова прошли многие «политические»: Раскольников, Каменев, Луначарский. Троцкий и другие. Все они в будущем станут видными советскими деятелями. А пока среди надзирателей только ходит поговорка: «Вот сегодня вы в тюрьме сидите, а завтра можете министрами стать». Кстати, поэтому в 1917 году с «политическими» обращались еще осторожнее и ласковее. Хоть и кормили еще хуже...

В советские годы «Кресты» стали лагерем принудительных работ, а позже — следственным изолятором. Одиночных камер здесь больше не было — слишком много людей стало сюда попадать, особенно «политических» во время Большого террора.

В одном из коридоров КПП до сих пор стоит памятник Анне Ахматовой — напротив плаката «Инструменты для досмотра вещей и обыска». Эта версия — гипсовая, бронзовая стоит на противоположном берегу Невы и смотрит на тюрьму. При этом, кстати, место неправильное — Ахматова завещала поставить памятник там, где она стояла семнадцать месяцев, то есть у дверей тюрьмы, где были очереди посетителей.

В 1938 году сюда попал Лев Николаевич Гумилев, сын Анны Ахматовой. Говорят, что в то время из камер крестов можно было набрать полноценную кафедру преподавателей для университета или редакцию газеты. Если раньше в тюрьме должно было сидеть максимум тысяча человек, то теперь нередко общая численность переваливала за 20 тысяч — в одиночках теперь сидели по 20 арестантов.

Заключенным было настолько тесно, что единственным свободным местом для «свежих» становился нужник — «параша» на сленге. Теперь арестантов кормят ещё хуже, чем когда-то Набокова-старшего — почти у каждого нынешнего сидельца развилась цинга.

Одной из самых культовых баек тюрьмы является легенда о зубах Маршалла Победы — Константина Рокоссовского. Да, человек, который разгромил немецкие войска под Сталинградом, освободил Беларусь и Польшу и помог Жукову взять Берлин, оставил в «Крестах» девять своих зубов — ему их здесь выбили надзиратели во время многочисленных допросов.

Несколько раз Рокоссовского даже уводили на расстрел: три раза в подвал «Крестов», где стреляли в сторону, чтобы психологически сломать Константина Константиновича, и один раз во двор «Шпалерки» — но тот выстрел оказался холостым.

Существует легенда, что однажды перед «этапом» в одной камере собрали сорок заключенных. Зачем — никто не объяснял. Арестанты простояли вплотную, в смраде и духоте, без возможности выйти в туалет 15 часов. И в какой-то момент, чтобы себя развлечь, начали читать стихи Блока, а потом и свои.

Никто, правда, не знает, в какой это камере происходило. Как и того, где сидел Гумилев, Троцкий, Набоков и остальные. Никто этого не запоминал, да и заключенных часто перемещали по тюрьме, чтобы они не сидели в одной камере. Хотя келью Иосифа Бродского все-таки смогли найти. Он сидел почти под самой крышей — на четвертом этаже. А до этого он работал в соседнем здании — в морге на Арсенальной.

В 90-х «Кресты» были переполнены. Случалось так, что заключенные могли не дать новичку зайти в камеру и выпихивали его в коридор, крича, что самим сидеть негде. В эти годы здесь, как правило, сидели обычные уголовники. Иногда в «Крестах» оказывались криминальные авторитеты — конечно, их условия были намного комфортнее. Существует байка, что в середине десятилетия здесь ждали одного из авторитетов и перед его приездом изолятору подарили несколько цветных телевизоров. Авторитета посадили в другое СИЗО...

В небольшом помещении стоят деревянные лавки и узкий длинный стол — это комната для встреч адвокатов и следователей с заключенными. В углу тут раньше стояла клетка. Она была для особо пылких и неуравновешенных арестантов.

Один из самых частых «гостей» этой клетки был Сергей Мадуев — один из самых известных советских разбойников. Еще ребенком он на спор просидел сутки в морге с покойниками, чуть не застрелил ухажеров пьяной матери и присвоил себе общак бандитской группировки. Когда его привезли в «Кресты» в 1990-м году, он сказал начальнику тюрьмы: Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел и отсюда уйду.

Через год, в мае 1991-го, ему попыталась помочь сбежать следовательница по его делу, которую он смог влюбить в себя. Она пронесла Мадуеву в камеру пистолет, а он — взял в заложники одного и подстрелил другого офицера. Конечно, его смогли остановить, а история между ним и следовательницей стала основой для фильма «Тюремный романс».

Чуть позже Мадуев опять попытался сбежать — на этот раз ему оружие передал сотрудник СИЗО, который всем рассказывал, что бандит его загипнотизировал (на самом деле, подкупил). Этот побег тоже не удался, и Мадуева приговорили к смертной казни, но расстрелять не успели из-за введения моратория.

По свидетельствам, в 90-е годы заключенные тюрьмы чувствовали себя очень вольготно — им передавали и радио, и кипятильники, и между камерами можно было перемещаться.

Евгений Вышенков, один из основателей Фонтанки.ру, тоже сидел в Крестах, ведь был членом ОПГ и занимался вымогательством. По его словам, им даже разрешали покидать тюрьму, чтобы сбегать в ближайший магазин за продуктами.

Но 23 февраля 1992 года произошло нечто, что изменило порядки — по крайней мере, на некоторое время. Несколько заключенных попытались сбежать из тюрьмы по крыше, но у них это не получилось. Тогда они решили, что нужно идти по кабинетам и брать в заложники сотрудников «Крестов». Конечно, преступников обезвредили, но один заложник погиб. Об этом даже был сюжет в Криминальной России. А в тот корпус начали помещать заключенных с открытой формой туберкулеза.

Спустя несколько лет здание законсервировали и никого туда больше никогда не впускали, а в 2017 отсюда перевели последних заключенных. С того момента тюрьма стала «бывшей», а в 2025 году комплекс выкупили для создания общественного пространства — конкурента другой тюрьмы — Новой Голландии.

Дополнение. В 1997 году из-за нехватки еды в Ленинграде на территории тюрьмы выращивали помидоры, подсолнухи и даже табак — на самокрутки!