———
Автор: Паша Сорокин
———

— Я сделала фотографии, потому что все мое существо диктует мне необходимость художественно «говорить» обо всем, что меня окружает. Я родилась и выросла в семье фотографов. Мой дедушка и папа — фотографы, с бабушкой я тоже полжизни ездила и постоянно фотографировала. Для меня все снимать, искать какую—то концепцию — это норма жизни. Так же мое образование диктует мне примерно такую же норму поведения. Потому что когда вы смотрите на условного Уильяма Тернера и «Пожар Лондонского парламента», когда вы смотрите на «Свободу на баррикадах», когда вы смотрите на «Плот "Медузы"» Теодора Жерико, у вас формируется представление о том, что искусство и творчество — это не только про хорошее, но и про плохое. А особенно важно изображать плохое, с которым можно и нужно бороться. Плохое как отражение зла и пороков.

Все эти представления реализуются в анапских пейзажах. Прекрасные песчаные пляжи становятся важнее и ценнее, когда вы смотрите на них через призму рукотворной катастрофы и я рада, что изображать такое — часть моей натуры.

— Рассказы о том, что работа с мазутом очень тяжело дается в физическом плане, — чистая правда. Я помню свой первый день, как я туда приехала и что первым делом увидела на пляже. Меня переодели, дали мне этот белый костюм, респиратор и перчатки. Выхожу на пляж и думаю: так, что мне делать? И вот я, в попытке найти логику в пространстве пляжа, слышу, кто-то орет: «Несите нашатырь!» — один из волонтёров упал в обморок.

После первых двух часов работы мы (я и две девушки, с которыми я приехала) ушли с пляжа. И у нас у всех очень сильно и долго болела голова. Еще мы спали больше, чем обычно. Я спала 15 часов почти каждый день. Вообще столько в жизни не спала никогда. Видимо, нагрузка на организм была очень большая, и ему нужно было больше времени, на восстановление.

Из-за такой тяжести работы на пляже существует правило «два часа работаем — час отдыхаем», и его нужно соблюдать. Люди, которые работают 10 часов на пляже без остановки — это специфические герои. Так делать лучше не надо.

Я работала в более щадящем режиме. Мы уже поговорили о моей «семейной» привычке к съёмке и поиску кадров. Поэтому, не должно сильно удивить то, что я просто возилась в мазуте и случайно кидала взгляд на окружение, а мое мышление подсказывало мне: «О, вот это бы надо сфотографировать!». Поэтому у меня не было какой-то концептуальной проблемы с недостатком сил. Уверяю, пока я в сознании — могу замечать удачные композиции не затрачивая вообще никакой дополнительной энергии. Единственная проблема, которая была, это то, что на пляже куча песка, а фототехника не очень любит кучу песка рядом с собой. Поэтому я не могла хранить камеру рядом с собой на пляже, и ради каждого кадра мне нужно было бежать в штаб за фотоаппаратом, а потом возвращать его туда же, что бы избежать поломок камеры из-за песка. Были дни, когда я так бегала и 10 и 15 раз.

— Просто хотела передать анапскую историю с мазутом так, как ее увидела я и моя камера. И для меня эта история не просто про трагедию, к сожалению. Но для меня лично эта история про безумную коррупцию. Все, что произошло, — сделано руками человека.

Лично для меня эта история предстает так: все, что произошло — сделано руками человека. В этом во всем есть конкретно виноватые люди. Их можно даже по именам перечислить. И поэтому для меня эти работы — это не только противостояние человека и мазута. Здесь одни натворили, а вторые расхлебывают.

На первой линии, ну, в большей степени на первой линии, эта работа ощущается как сизифов труд. Мы один и тот же пляж в Джемете убирали восемь раз. Восемь раз один и тот же пляж. Только все оттуда вычистим, а потом три-четыре дня пройдет, и море опять мазут на берег нанесет. И мы убираем этот пляж снова как в первый раз. Ощущение бесконечности этой проблемы, как будто бы это было основной моей идеей. Конечно, для того чтобы передать эту ситуацию, нужно передать какой-то общий масштаб трагедии. Вот смотришь на море, и от края до края везде лежит мазут, а на километре этого мазута стоит три человека. И они втроем разгребают этот километр мазута.

Кто-то другой может найти в этих фотографиях другие смыслы. И они не будут ложными. Вы увидите на этих фотографиях то, что вам надо увидеть.

— Наперекор моим убеждениям пошло только то, что на открытии моей выставки я должна была руку депутату Госдумы пожать. Больше ничего. Ну да, многие фотографии могут показаться неприятными. Действительно, картинки страшные и грустные. До того, как открылась выставка, я пришла к своему молодому человеку и показывала ему: «Посмотри, что я там наснимала. Давай вместе полюбуемся». На третьей фотографии говорит: «Нет, не показывай мне это, я не хочу грустить».

Я понимаю такую позицию. Смотреть на такие работы больно, и я уважаю желание людей не испытывать эту боль. Но, к сожалению, ужасы на фото — это правда. И без знания этой ужасной правды люди не смогут понять реальную глубину проблемы. К сожалению, тот ракурс, под которым официальные СМИ освещают эту ситуацию, скажем так, очень комплиментарный к местной администрации и отрядам МЧС, которые там работают. Из их репортажей кажется, что проблема якобы почти решена и волноваться не стоит — все под контролем. Хотя это далеко не так: в действительности эта проблема — не просто две кляксы на пляже. Это огромная экологическая катастрофа.

Я хочу, чтобы все увидели то, что увидела я. Возвращаясь к тебе этических вопросов — Не показывать эти фотографии неэтично. Неэтично скрывать правду. То, как поступили ответственные, власть имущие люди, когда допустили эту трагедию- вот это неэтично, а говорить о трагедии и показывать её — это вполне этично, на мой взгляд.

В общем, если фотографии, возможно, в какой-то степени грустные, в какой-то степени кому-то неприятные, помогут решить этот вопрос и помогут пропаганде заботы о планете, экологии, то почему бы и нет? Главное — это результат. Было ли человеку приятно или неприятно в моменте смотреть на фотографии — это как будто бы не так уж и важно в этой ситуации.

— Насчет местных — да. Местные разделились на два лагеря. Одни вообще не понимали, что происходит на пляже, и для них это была какая-то периферийная ситуация, которая почти ничего не значит. Вторые помогали. Население Анапы, да и вообще все общество не едино в своем мнении насчет катастрофы. Но тем не менее, не было людей, которые бы подходили ко мне и говорили: «Вы тут какую-то ерунду снимаете. Все ради понтов и пиара». Такого не было.

Вообще все люди очень разные. Все люди очень по-разному воспринимают этот мир. Есть люди, которые не понимают ценность искусства. Для них, изображение — вариант повествования, не больше. Они, возможно, не всегда настолько чувствительны для понимания смысла этих фотографий. Для кого-то фотография — это ерунда для семейного альбома, не более.

И я уверена, что в Анапе я столкнулась со множеством людей примерно такого мышления, но ни один из них не делал мне упрека или замечания. А на счет того, что я или другие фотографы, пытаемся «пропиарить» себя за счет этой ситуации: любое освещение этой истории, любое ее упоминание в своих социальных сетях или в своем локальном блоге — это привлечение внимания к этой проблеме. Чем чаще об этом будут писать даже с целью самопиара, тем лучше. Люди будут понимать, что эта проблема не выдумана, не высосана из пальца.

Конкретно в моем случае нашлись люди, которые написали мне уже в интернете о том, что я пиарюсь на этой истории. Но я искренне считаю, что если ты сделал что-то важное, например, создал фотовыставку на острую социальную тему, то ты, как автор, имеешь полное право на признание, известность и славу, соразмерную с качеством твоей работы и это не хайп или пиар — это заслуженное уважение.

Возможно, я и правда не побила рекорд по количеству убранных с пляжа мешков, но я точно хорошо проделала свою фотоработу и привлекла внимание множества людей к этой проблеме. Я думаю, что это ценнее, чем 5 мешков мазута.

— Нет. Исходя из проблемы эмоциональной тяжести, ни одна фотография не была отсеяна. Не было ни одной фотографии, которую я не стала публиковать, потому что это слишком грустно. Наоборот, если были какие-то очень грустные фотографии, я их, наоборот, пихала вперед. Есть некоторое количество работ, наверное, штук 10 или 15, которые я бы хотела экспонировать, но они, так сказать…

— Нет, такого не было. Такое было в плане текста. Когда я писала сопроводительные материалы к выставке, там было что-то такое, на что мне сказали: «Нет-нет, пожалуй, это не нужно писать. Им такое показывать нельзя». Насчет текста было, насчет фотографий не было.

— Было как-то страшно говорить маме. Я думала, сейчас я ей скажу, что я поеду, она мне начнет рассказывать: «Ой, не едь, мало ли что».

Я до последнего ей не говорила. Я ей сказала, когда в дверях уже стояла: «Мам, слушай, у меня тут автобус через 5 минут. Мне нужно ехать в Анапу убирать мазут». Она не особенно поняла масштаб ситуации, когда я ей говорила, что я поеду. Она, кажется, подумала, что я просто поехала отдыхать. Никто меня не отговаривал.

Первым человеком, который меня серьезно поддержал, был мой молодой человек. Увидев первые фотографии он поделился ими у себя в социальных сетях. Это было очень неожиданно и важно для меня. Я очень благодарна ему.

— Он не очень активный человек, скорее домашний. Он бы поехал участвовать в таком мероприятии только по случаю мусульманской пасхи.

— Ревью, нет?

Я не смогу сказать, что это сделали власти. Потому что это неправда. Но если я скажу, что власти в этом не участвовали, это все сделали обычные люди, то я отхвачу просто очень-очень-очень-очень много хейта. Будет очень много проблем и обсуждения.

Не то, чтобы я их боюсь, но как будто бы я не хочу занимать общественное сознание этой дискуссией. Есть более важные темы, на которые нужно дискутировать.

Я не хочу навязывать свой ответ другим людям. Даже сейчас, знаете, ситуация для меня однозначнее некуда. И даже сейчас нашлось некоторое количество людей, которые начали меня хейтить. Не то, чтобы меня это как-то сильно задевает, но сам факт того, что у нас еще какая-то дискуссия идет на эту тему… Не хочется ее еще ярче и сильнее развивать подобной выставкой. Как будто я бы хотела поставить другой социальный важный вопрос в своем творчестве. Но не этот.

Еще есть проблема определения того, что в этой выставке считать за «после».

По факту пляж выглядит чистым, а под песком есть мазут. Плюс есть большая проблема с мазутом, который находится в толще воды. Мазут имеет отличное от бензина или керосина химическое свойство. То есть он не на поверхности находится, а может находиться и на поверхности, и в толще воды, и на дне.

То есть он по плотности практически равен воде. А бензин просто пленкой сверху покрывает воду, и поэтому бензин проще собрать. И понять можно быстрее, очищена вода от бензина или нет. Потому что если на поверхности бензина нет, значит, вода чиста. А как с мазутом это произойдет, вообще непонятно. Что считать за окончание? И первая мысль, которую я вела, когда говорила о том, что большая часть работы делается волонтерами, хотя должна правительством. Я вела к тому, что если я сделаю подобный проект, то мне нужно будет так или иначе сказать о том, чьи это заслуги, кто решил анапскую проблему.